Что получится, если смешать традиционный пасхальный кулич с фисташковой пастой, тестом катаифи и дубайским шоколадом? Взрывной коктейль — не только для вкусовых рецепторов, но и для общественного мнения. Московский кондитер Екатерина Абрамова, как алхимик, превратила обычную выпечку в гастрономический тренд — и тут же угодила в эпицентр споров о «каноничности» сладкой символики Пасхи.
«Побойтесь Бога!» — шипят в комментариях возмущённые подписчики, будто размахивая виртуальными кадилами. Их аргумент прост: разве может кулич называться дубайским? Между тем отец Давид Бобров из Санкт-Петербурга парирует с иронией, достойной stand-up сцены: «Даже если кулич будет называться дубайским, рай останется православным!». Священник видит в новом рецепте не кощунство, а... современный язык радости. «Разве Христос запрещал фисташки?» — будто спрашивает он между строк.
Под глазурью этого кулича скрывается целая кулинарная геополитика:
Ирония в том, что пока одни спорят о «духовной чистоте» десерта, другие сметают его с прилавков быстрее, чем горячие чебуреки в пост. Заказы на «дубайскую пасху» летят, как голуби с благой вестью, — кондитер едва успевает замешивать тесто.
Те, кто кричит о «традициях», забывают, что кулич — великий мимикрант кулинарии. В XVIII веке он впитывал польские нотки ромовой бабы, в XIX — щеголял шафраном и миндалём, а в СССР и вовсе превратился в конвейерный продукт в жестяной банке. Канон — это всегда чья-то смелая импровизация вчера.
Может, вместо того чтобы осуждать фисташки в тесте, стоит вспомнить слова Матроны Московской: «Каждая овечка будет подвешена за свой хвостик». Или проще — пусть тот, кто никогда не нарушал пост лишним печеньем, первым бросит в кондитера камень.
